Статьи

В 1992 году, когда я работал в издательстве «Протестанты», с едой было плохо, а со свободой хорошо. Настолько хорошо, что я каждый день ездил обедать в Моссовет на Тверскую, 13. Махнув картонным удостоверением своего могучего издательства (теперь от него остались одни воспоминания), я в то время проходил куда угодно. Все знали, что столовая в Моссовете отличная и недорогая. Кроме того, за соседним столиком можно было увидеть Станкевича, Попова и даже (О, боги) самого Лужкова. Теперь, говорят, он обедает только в «Пушкине».

Вот так, пользуясь демократией, удавалось почти каждый день хорошо питаться, прихватывать что-то вкусненькое домой и попутно получать информацию из первых уст. Однажды я получил от своего редактора необычное задание. Оно заключалось в том, что необходимо было поехать в «Якуталмаззолото» и подписать у председателя этого концерна бумагу, такую важную для нас и такую никчемную для этой организации. Главный признался, что связей у него хватило только на то, чтобы меня записали на прием, в одном слове упомянув суть дела и заказали пропуск, так как с нашей ксивой нечего было туда и соваться.

Потолковав кое с кем в столовой Моссовета я понял, что дело дохлое. Председателя корпорации живописали богатым, злым и выставляющим всех просителей вон на первой же минуте разговора. Но не складывать же руки. В то время я был отвязным, мог говорить с кем угодно и о чем угодно, а также немаловажно, что у меня почти все получалось. Подъехав на Чистые пруды, я нашел пятиэтажный, только что отреставрированный офис «Якуталмаззолота», и после обыска (металлодетекторы были тогда только в Кремле) меня пропустили на первый этаж этой могущественной организации. Весь этаж оказался заполненный одними якутами. Уборщицы, охранники, секретари, клерки и даже администратор первого этажа — все были якутами. Кабинет председателя находился на четвертом этаже. Поднявшись туда, я увидел, что весь четвертый этаж был заполнен евреями. Уборщицы, охранники, секретари, клерки и даже администратор четвертого этажа — все были евреями.

Сразу смекнув, что эта организация очень не проста, я прошел в кабинет секретарей. На меня посмотрели оловянными глазами. Прождав пять минут, я в изысканных выражениях намекнул, что буду ждать здесь до усёра. Девица вздохнула, презрительно посмотрела на мой костюм фабрики «Большевичка», открыла дверь, и я вошел в огромный кабинет, размерами напоминавшим спортивный зал. На полу лежал персидский ковер, стояли мягкие кресла. У стены виднелся длинный стол с фруктами, минеральной водой и разными сладостями. Все это великолепие освещалось тремя огромными бронзовыми люстрами. Около стола стоял хрупкий человек, ел виноград и запивал его минеральной водой. Решив сразу взять его на «абордаж» (тогда этот приём ещё проходил), я вынул свое прошение и положил перед ним.

— Что это?

— Вы должны написать утвердительную резолюцию.

— Я никому ничего не должен, — человек посмотрел на меня тоскливыми еврейскими глазами.

— А демократия? — спросил я.

— Конечно «за», — вздрогнул еврей.

— Тогда подпишите.

— Но я не могу.

— Тысячи протестантов молодой России ждут помощи, — пошел я в атаку.

— Ничего, подождут, — вздохнул еврей.

— Ну конечно, Вы здесь жрете в три горла, а на людей начхать, — я укоризненно покачал головой.

— Я взял только одну кисточку, очень есть хотелось, — его печальные глаза обижено заморгали.

— Так, — начал закипать я, — или подпишешь, или проклянем!

— Ты чего приперся сюда со своей протестантской рожей? — еврей повысил голос. — Россия — православная страна.

— Это ты-то православный? Ну, держись, — я закатал рукава.

— Да пошел ты, сам получишь.

— Как ты стал председателем этого концерна? — я уже кричал. — Воровал и взятки давал. Вот как! Я бы тебе не доверил руководить даже маленькой партией в тайге. Подписывай, гад!

— Сам, небось, воруешь в своем издательстве, — заорал еврей, — я не могу подписать потому, что я такой же проситель, как и ты. Только у меня вопрос совсем маленький.

И тут я, наконец, въехал.

Ещё раз, осмотрев зал, я не увидел в нём письменного стола и понял, что это была специальная комната для посетителей, чтобы сразу подавить их (ну откуда мы знали это в 1992 году?). Однако самое печальное состояло в том, что в дальнем углу зала была открыта дверь, и в ней стояли, привлеченные нашей сварой, два якута. Один, громила двухметрового роста с бычьей шеей, был, очевидно, охранником. Другой, маленький, лысый, достававший ему до подмышки, наверное, сам председатель. Поняв, что дело безнадежно проиграно и придется уходить, несолоно хлебавши, я со стоном соскользнул на ковер. Еврей взглянул в ту же сторону и, мгновенно сообразив, что и его вопрос накрылся, упал рядом со мной, успев прихватить со стола апельсин.

Мы сидели на ковре, ели апельсин и, ничего не соображая, бросали кожуру на пол. Громила-якут вплотную подошел к нам. Понимая, что час настал: сейчас будут бить, мы тесно прижались друг к другу и зарыдали как дети.

Охранник молча поднял с ковра наши бумаги и ушел.

Мы взяли со стола по яблоку и стали есть, понимая, что завтра на работу будет идти не в чем, так как на нас были единственные костюмы.

Опять открылась дверь, и мрачный якут протянул нам бумаги с утвердительными резолюциями. Мы онемели.

— Хозяин сказал, чтоб ноги вашей не было больше в «Якуталмаззолоте», а то… — и он показал нам огромный кулак.

Мы рванули с низкого старта, мгновенно промчавшись по залу, наполненному евреями, перескакивая через три ступеньки, оказались на первом этаже, заполненном якутами, с еще большей скоростью пробежали по нему и вывалились на улицу, едва не вышибив головами стеклянную дверь.

И только здесь, успокоившись, мы обнялись как братья, долго не видевшие друг друга.

В следующий раз мы пересеклись лет эдак через десять. Пробираясь по своим скорбным делам (взять у кого-нибудь интервью и пожрать на халяву) на ужин бизнесменов, я оказался впечатан в стену дюжим охранником. Мимо проходил мой старый знакомый. Боковым зрением он вдруг увидел и узнал меня. Щелчок пальцем, и меня отпустили. Вот он стоял передо мной, известный всей стране, с печалью в еврейских глазах.

— Ну что, — спросил я, — удалось стать начальником маленькой партии в тайге?

— Ты знаешь, — печально ответил он, — мне удалось стать начальником маленького народа, но оказалось, что это очень утомительно. Думаю, что придется переквалифицироваться в футболисты, — и в его глазах блеснули искорки смеха. Больше мы никогда не встречались.